Литературные портреты Екатерины II у Пушкина и у Цветаевой – Шкатулка. О русском бунте или “Капитанская дочка” в Театре у Никитских ворот

В театре у Никитских ворот поставили «Капитанскую дочку»

Комментарии к спектаклю КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА

Аллегории бывают разные. Бывает: вообще ничего не понятно. От этого теряешь интерес. Бывает: “О, точно! Это – этот, это – тот, а это – про этих.” От этого интерес теряешь медленнее.
А бывает, спектакль вроде тебе подмигнул: “Узнаёшь?” И ты: “Да! Это – эти!” А со сцены после зтм: “Неужели?” Ой, да это же, наоборот, не эти – а те! Или нет? Или кто? Где мы? Я/мы, или всё-таки каждый – “я”? В какой цвет аватарку красить, подскажите.
Не подскажут. Из огня (беспощадного бунта) забросят в полымя (бессмысленного блеска). И Маша, в своём одиноком пикете апеллирующая к доброй императрице за нехитрого своего жениха, и сам Гринёв, противопоставивший в себе милосердие не жестокости, но самому чувству самосохранения – бесконечно далеки и от зияющей пропасти народного гнева, и от кривляющихся вершин придворной политики. Они даже не в середине между крайностей. Они – на страже мироздания.
Вот оно и уцелело, в который раз.
За это и люблю “Капитанскую дочку” by Театр У Никитских ворот и не теряю интереса. Здесь у каждого своя правда, и оказывается, что почти с каждым у зрителя есть общие точки.
Что, не случалось возводить напраслину на ближнего? О, конечно, невольно – но Швабрин на это только ухмыльнётся.
А искать оправданий трусливому промедлению пробовали? Привет от генерал-губернатора Оренбурга-с.
Теряя достоинство и благосостояние, заступались на ненаглядное дитятко? Вам к Савельичу на приём.
Ну а разнести всю халабуду вдребезги пополам – неужели никогда не хотелось? Пугачёв жмёт вашу когтистую лапу и летит к вам, позвать крови пить.

А любить довелось? Кажется, так просто ответить “конечно”.

«Просто надо быть правдивым,
благородным, справедливым,
умным, честным, сильным, добрым –
– только и всего!»
(песенка)

Чего ради взялся Пушкин за повесть из актуальной истории России (хотя в то время четверть века была, пожалуй, длиннее нынешней)? Он же сам пишет: «Ну, это вы и сами знаете…» – в таком духе. Мы, положим, не знаем, но сообщает поэт достаточно, чтобы на всякий случай осенить себя каким-нибудь знамением. Не для того же, чтобы преподнести публике совершенно фантастическую историю, будто порядочный человек может выжить и стать счастливым в обстоятельствах, в которые автор помещает Петра Гринёва и Машу Миронову? Можно только догадываться. И я пытаюсь.
Спектакль, как и первоисточник, ни на чём не настаивает, ни за что не агитирует и показывает и верхи, и низы общества равно сомнительными по своей этической привлекательности. Образцы нравственной чистоты обитают между этих полюсов в состоянии самого неустойчивого баланса: имею в виду семейство Мироновых и примкнувших к ним Савельича и Гринёва (а также павших в междоусобной бойне мирных граждан и честных служак). Известная метафора о «лезвии бритвы» – красота есть исчезающе тонкая грань между скатами в… некрасоту – работает и относительно души. Замараться легко, трудно жить замаранным, если в тебе жив стыд.
Эта история – гимн стыду, который не только в поговорке побратим совести. И тут происходит странное: веления совести далеко не всегда совпадают с требованиями присяги. Почему Швабрину каждый раз удаётся навлечь на Гринёва беду, всего лишь сообщая «кому следует» формальную истину? Да, ввязался в дуэль. Да, принял от бунтовщика подарки (более того, сам сделал Пугачёву подарок – правда, не зная ещё, что перед ним за человек).
Вот это слово. Человек. «Дай себе волю», слышим мы модный позыв. «Ведь ты этого достоин», улещивают зазывалы в комфорт. «Ты никому ничего не должен» – от создателей «возьми от жизни всё». В общем, нам нынче постоянно разрешают стать животными: дают – бери, бьют – беги, сожри соседа, возьми что плохо лежит, при захвате заложников не сопротивляйся, не будь героем, не будь героем… Гринёв, кстати, тоже героем не кажется – такой юный, щёчки-чубчик, доверчивый взор, пылкое сердечко. Мамка-Савельич и носик утрёт, и сабельку подаст, и водочки не позволит хряпнуть. Но кто, отчаявшись побудить должностных лиц к исполнению их долга, один потащится обратно в пекло – прямо в пасть к разбойнику, хоть и лично знакомому, но ничем уже не обязанному? Вспоминается корчаковский Матиуш, явившийся на войну в сандаликах. «Чтобы воевать без сапог, надо быть простофилей!» «Или героем…»
Петрушу всегда видно – а вот Швабрина не сразу распознаёшь в толпе приспешников Пугачёва. Казалось бы, яркий индивидуалист, но, оказывается, «побыть у трона», хоть какого-нибудь, даже фальшивого, составляет предмет его карьерных вожделений. Недаром Емельян Иваныч к концу своей истории уже иронично и с опаской косится на своих подпевал. «Они все воры…» Как говорится, узок круг и страшно далеки они от народа. Взять вилы в руки – ещё не значит стать вне закона, иногда это значит – создать новый закон, который даст начало оздоровлению человечества (до следующей эпидемии, но мы же не ждём чудес). Главный вопрос любой драки – как её поскорее закончить. Потасовку на очной ставке не берём 
Казни сторонников Пугачёва были не менее жестокими, чем его расправы. «Ужасный век – ужасные сердца», тот же Пушкин – в другом месте – сказал. (Кстати, отличные стихи – про замершее в ужасе столетие, я про «песню повешенных»).
Но всегда есть сердца прекрасные. В спектакле много, даже вроде бы слишком много поют о любви. Любовь очищает то, что грязнит война. На каждый кровавый выпад массы следует нежный ответ дуэтом. Поэт подарил героям счастье – режиссёр его в этом поддержал.
А актёры воплотили всё так сильно и привлекательно, что хочется, ну не знаю, видеоверсию этого состава… или «золотую маску» какую-нибудь, что ли.
«Награждаются…»
Никита Заболотный и Николина Калиберда – за нашу веру в пользу наивности и доброты.
Ирина Морозова и Денис Сарайкин – за нашу память и уважение к родителям.
Андрей Молотков – за пример самопожертвования и заботы, от которых не стоит отмахиваться.
Константин Иванов – за то, что мы слишком увлеклись «весёлыми бесами», теперь это очевидно.
Михаил Озорнин – за трагизм позиции наблюдателя и комментатора.
Юрий Шайхисламов – за дружбу народов и общие ценности всех людей.
Денис Юченков и Наталия Корецкая – за равную чуждость простому человеку любых вождей, в чём вождям иногда стоит и посочувствовать.

И всем, всем, всем. Кто на сцене и кто за сценой, кто сочинял, рисовал, придумывал и освещал, встречал и провожал… Этому театру.

Композитор

народный артист России

Либретто, стихи и постановка
народный артист России
Марк Розовский

Балетмейстер

Сценография
Станислав Морозов

Художники по костюмам

Художник по свету

Видео-мастер

Ассистент режиссера

заслуженный артист России

Педагог-репетитор по вокалу

Концертмейстер-репетитор

Аранжировки

Помощник режиссера

Звук

Свет

Грим

Реквизитор

Действующие лица и исполнители:

Историк

Петр Андреевич Гринев

Савельич, дядька его

заслуженный артист России

заслуженный артист России

Капитан Иван Кузьмич Миронов

Василиса Егоровна Миронова

заслуженная артистка России

заслуженная артистка России

Марья Ивановна Миронова, их дочь

Алексей Иванович Швабрин

Емельян Пугачев

заслуженный артист России

заслуженный артист России

Екатерина II

Генерал

Белобородов

Хлопуша

Академик Ловиц

Буран

Цыган-бродяга

Киргиз

Казаки-разбойники, Русские воины, Дворцовые игрушки

Крестьянки, Дамы, Дворцовые игрушки

О русском бунте или “Капитанская дочка” в Театре у Никитских ворот.

С чего начинается мюзикл? Правильно, с композитора. Встречайте: Максим Исаакович Дунаевский, автор музыки к мюзиклу “капитанская дочка”, чья премьера состоялась на этой недели в Театре у Никитских ворот.

Я очень хорошо отношусь к этому композитору. На мой взгляд, он – один из немногих, кто еще умеет в нашей стране писать легкую популярную музыку. Фильмы “Д’Артаньян и три мушкетера”, “Ах, водевиль, водевиль”, “Зеленый фургон”, “Мэри Поппинс, до свиданья”, “Проданный смех” мы помним и любим. Мне еще очень нравится мюзикл “Алые паруса”. Поэтому неудивительно, что от приглашения на “Капитанскую дочку” я отказаться не могла.

Пугачев (засл. артист России А.В. Масалов).

Можно ли поставить прозу Пушкина как мюзикл? Тем более, книгу, в которой говорится о крестьянской войне, которая прокатилась по России, сметая все на своем пути. Смерть, голод, кровь, осада крепости, подлость и предательство. Как все это передать с помощью музыки? Возможно ли? Оказалось, возможно. Вот едет к месту назначения Петр Гринев со своим слугой Савельичем. Он еще не знает, что ждет его совсем скоро и спокойный теплый трактир кажется надежным пристанищем, когда вокруг бушует метель. Но вот начинается пляска и зрители понимают: не все спокойно в этом мире.

Проходит еще немного времени и преобладающим цветом на сцене станет красный. Россия будет залита кровью виновных и невиновных. Создатели мюзикла показывают насколько страшной была Пугачевщина очень наглядно. Я пол-спектакля думала, что вряд ли он мог состояться в таком виде лет 30 назад. Пугачев грозен и силен, но сочувствие зрителей – на стороне Гринева, Маши, капитана Миронова и Василисы Егоровны.

Петр Гринев (И. Скрипка).

Мария Миронова (Н.Калиберда).

Историк (М. Озорнин).

Теперь хочу назвать тех, без кого спектакль не состоялся бы, и кто своим мастерством создал ту реальность, в которой зрители прожили три часа.

Балетмейстер – Антон Николаев.
Сценография – Станислав Морозов.
Художники по костюмам – Мария Данилова, Денис Шевченко.
Художник по свету – Ирина Вторникова.

Голова Пугачева.

Минусы.
Образ Екатерины.

Нет, я понимаю, что хотел сказать режиссер. Серо-бело-черные одежды народа и армии, красные – пучацевцев и ослепительно золотые – царедворцев. Но вот у Пушкина – совершенно иной образ.

“В эту самую минуту раздался приятный женский голос: «Не бойтесь, она не укусит». И Марья Ивановна увидела даму, сидевшую на скамейке противу памятника. Марья Ивановна села на другом конце скамейки. Дама пристально на нее смотрела; а Марья Ивановна, со своей стороны бросив несколько косвенных взглядов, успела рассмотреть ее с ног до головы. Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо ее, полное и румяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую.”

Ну и весь номер “Мы – дворцовые игрушки”, на мой взгляд, не к месту. Во-первых Екатерина была не дурой и как таковых “дворцовых игрушек” у нее не было. Обычно она и фаворитов умела к делу приставить. Во-вторых этот номер откровенно вторичен по отношению к фильму “Король танцует”.

Несколько снимков с поклонов.

Режиссер и автор либретто М. Розовский и композитор М. Дунаевский.

За приглашение спасибо tushinetc и moscultura (оно же https://moscultura.ru/).

Фотографии с Пугачевым и Екатериной с сайта театра. Остальные сделаны мной на поклонах. Если что, на сайте театра снимки отличного качества. Но у спектакля два состава актеров. И, если на фотографии тот Гринев, что был на премьере 12 октября, то Пугачев – другой и так далее. Я хотела показать то, что видела я сама. Поэтому взяла свои снимки.

Литературные портреты Екатерины II у Пушкина и у Цветаевой

А.С. Пушкин «Капитанская дочка»

Утро было прекрасное, солнце освещало вершины лип, пожелтевших уже под свежим дыханием осени. Широкое озеро сияло неподвижно. Проснувшиеся лебеди важно выплывали из-под кустов, осеняющих берег. Марья Ивановна пошла около прекрасного луга, где только что поставлен был памятник в честь недавних побед графа Петра Александровича Румянцева. Вдруг белая собачка английской породы залаяла и побежала ей навстречу. Марья Ивановна испугалась и остановилась. В эту самую минуту раздался приятный женский голос: «Не бойтесь, она не укусит». И Марья Ивановна увидела даму, сидевшую на скамейке противу памятника. Марья Ивановна села на другом конце скамейки. Дама пристально на нее смотрела; а Марья Ивановна, со своей стороны бросив несколько косвенных взглядов, успела рассмотреть ее с ног до головы. Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо ее, полное и румяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую. Дама первая перервала молчание.
— Вы, верно, не здешние? — сказала она.
— Точно так-с: я вчера только приехала из провинции.
— Вы приехали с вашими родными?
— Никак нет-с. Я приехала одна.
— Одна! Но вы так еще молоды.
— У меня нет ни отца, ни матери.
— Вы здесь, конечно, по каким-нибудь делам?
— Точно так-с. Я приехала подать просьбу государыне.
— Вы сирота: вероятно, вы жалуетесь на несправедливость и обиду?
— Никак нет-с. Я приехала просить милости, а не правосудия.
— Позвольте спросить, кто вы таковы?
— Я дочь капитана Миронова.
— Капитана Миронова! того самого, что был комендантом в одной из оренбургских крепостей?
— Точно так-с.
Дама, казалось, была тронута. «Извините меня, — сказала она голосом еще более ласковым, — если я вмешиваюсь в ваши дела; но я бываю при дворе; изъясните мне, в чем состоит ваша просьба, и, может быть, мне удастся вам помочь.»
Марья Ивановна встала и почтительно ее благодарила. Все в неизвестной даме невольно привлекало сердце и внушало доверенность. Марья Ивановна вынула из кармана сложенную бумагу и подала ее незнакомой своей покровительнице, которая стала читать ее про себя.
Сначала она читала с видом внимательным и благосклонным; но вдруг лицо ее переменилось, — и Марья Ивановна, следовавшая глазами за всеми ее движениями, испугалась строгому выражению этого лица, за минуту столь приятному и спокойному.
— Вы просите за Гринева? — сказала дама с холодным видом. — Императрица не может его простить. Он пристал к самозванцу не из невежества и легковерия, но как безнравственный и вредный негодяй.
— Ах, неправда! — вскрикнула Марья Ивановна.
— Как неправда! — возразила дама, вся вспыхнув.
— Неправда, ей-богу неправда! Я знаю все, я все вам расскажу. Он для одной меня подвергался всему, что постигло его. И если он не оправдался перед судом, то разве потому только, что не хотел запутать меня. — Тут она с жаром рассказала все, что уже известно моему читателю.
Дама выслушала ее со вниманием. «Где вы остановились?» — спросила она потом; и услыша, что у Анны Власьевны, примолвила с улыбкою: «А! знаю. Прощайте, не говорите никому о нашей встрече. Я надеюсь, что вы недолго будете ждать ответа на ваше письмо».
С этим словом она встала и вошла в крытую аллею, а Марья Ивановна возвратилась к Анне Власьевне, исполненная радостной надежды.
Хозяйка побранила ее за раннюю осеннюю прогулку, вредную, по ее словам, для здоровья молодой девушки. Она принесла самовар и за чашкою чая только было принялась за бесконечные рассказы о дворе, как вдруг придворная карета остановилась у крыльца, и камер-лакей вошел с объявлением, что государыня изволит к себе приглашать девицу Миронову.
Анна Власьевна изумилась и расхлопоталась. «Ахти господи! — закричала она. — Государыня требует вас ко двору. Как же это она про вас узнала? Да как же вы, матушка, представитесь к императрице? Вы, я чай, и ступить по-придворному не умеете. Не проводить ли мне вас? Все-таки я вас хоть в чем-нибудь да могу предостеречь. И как же вам ехать в дорожном платье? Не послать ли к повивальной бабушке за ее желтым роброном?» Камер-лакей объявил, что государыне угодно было, чтоб Марья Ивановна ехала одна и в том, в чем ее застанут. Делать было нечего: Марья Ивановна села в карету и поехала во дворец, сопровождаемая советами и благословениями Анны Власьевны.
Марья Ивановна предчувствовала решение нашей судьбы; сердце ее сильно билось и замирало. Чрез несколько минут карета остановилась у дворца. Марья Ивановна с трепетом пошла по лестнице. Двери перед нею отворились настежь. Она прошла длинный ряд пустых великолепных комнат; камер-лакей указывал дорогу. Наконец, подошед к запертым дверям, он объявил, что сейчас об ней доложит, и оставил ее одну.
Мысль увидеть императрицу лицом к лицу так устрашала ее, что она с трудом могла держаться на ногах. Через минуту двери отворились, и она вошла в уборную государыни.
Императрица сидела за своим туалетом. Несколько придворных окружали ее и почтительно пропустили Марью Ивановну. Государыня ласково к ней обратилась, и Марья Ивановна узнала в ней ту даму, с которой так откровенно изъяснялась она несколько минут тому назад. Государыня подозвала ее и сказала с улыбкою: «Я рада, что могла сдержать вам свое слово и исполнить вашу просьбу. Дело ваше кончено. Я убеждена в невинности вашего жениха. Вот письмо, которое сами потрудитесь отвезти к будущему свекру».
Марья Ивановна приняла письмо дрожащею рукою и, заплакав, упала к ногам императрицы, которая подняла ее и поцеловала. Государыня разговорилась с нею. «Знаю, что вы не богаты, — сказала она, — но я в долгу перед дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние».
Обласкав бедную сироту, государыня ее отпустила. Марья Ивановна уехала в той же придворной карете. Анна Власьевна, нетерпеливо ожидавшая ее возвращения, осыпала ее вопросами, на которые Марья Ивановна отвечала кое-как. Анна Власьевна хотя и была недовольна ее беспамятством, но приписала оное провинциальной застенчивости и извинила великодушно. В тот же день Марья Ивановна, не полюбопытствовав взглянуть на Петербург, обратно поехала в деревню.

Марина Цветаева. «Пушкин и Пугачев».
«Но и другим я обязана Пушкину — может быть, против его желания. После «Капитанской дочки» я уже никогда не смогла полюбить Екатерину II. Больше скажу: я ее невзлюбила.
Контраст между чернотой Пугачева и ее белизной, его живостью и ее важностью, его веселой добротой и ее снисходительной, его мужичеством и ее дамством не могли не отвратить от нее детского сердца, едино-любивого и уже приверженного «злодею».
Ни доброта ее, ни простота, ни полнота — ничто, ничто не помогло, мне (в ту секунду Машей будучи) даже противно было сидеть с ней рядом на скамейке.
На огневом фоне Пугачева — пожаров, грабежей, метелей, кибиток, пиров — эта, в чепце и душегрейке, на скамейке, между всяких мостиков и листиков, представлялась мне огромной белой рыбой, белорыбицей. И даже несоленой. (Основная черта Екатерины — удивительная пресность. Ни одного большого, ни одного своего слова после нее не осталось, кроме удачной надписи на памятнике Фальконета, то есть — подписи. — Только фразы. Французских писем и посредственных комедий Екатерина П — человек — образец среднего человека.)
Сравним Пугачева и Екатерину въяве:
« — Выходи, красная девица, дарую тебе волю. Я государь». (Пугачев, выводящий Марью Ивановну из темницы.)
« — Извините меня, — сказала она голосом еще более ласковым, — если я вмешиваюсь в ваши дела, но я бываю при дворе. »
Насколько царственнее в своем жесте мужик, именующий себя государем, чем государыня, выдающая себя за приживалку.
И какая иная ласковость! Пугачев в темницу входит — как солнце. Ласковость же Екатерины уже тогда казалась мне сладостью, слащавостью, медовостью, и этот еще более ласковый голос был просто льстив: фальшив. Я в ней узнала и возненавидела даму-патронессу.
И как только она в книге начиналась, мне становилось сосуще-скучно, меня от ее белизны, полноты и доброты физически мутило, как от холодных котлет или теплого судака под белым соусом, которого знаю, что съем, но — как? Книга для меня распадалась на две пары, на два брака: Пугачев и Гринев, Екатерина и Марья Ивановна. И лучше бы так женились!
Любит ли Пушкин в «Капитанской дочке» Екатерину? Не знаю. Он к ней почтителен. Он знал, что все это: белизна, доброта, полнота — вещи почтенные. Вот и почтил.
Но любви — чары в образе Екатерины — нет. Вся любовь Пушкина ушла на Пугачева (Машу любит Гринев, а не Пушкин) — на Екатерину осталась только казенная почтительность.
Екатерина нужна, чтобы все «хорошо кончилось».
Но для меня и тогда и теперь вещь, вся, кончается — кивком Пугачева с плахи. Дальше уже — дела гриневские». (С)

Источники:

http://www.teatrunikitskihvorot.ru/spektakli/kapitanskaya_dochka/
http://123ru.net/blogs/169821668/
http://valya-15.livejournal.com/190036.html