Интервью варвары туровой о закрытии детей райка. На скриншоте Варвара Турова объясняет своему бывшему работнику из…: kassian

«Еще одно слово — ни копейки не получишь»: чем известны кафе «Дети райка» и его хозяйка Варвара Турова

Камиль Асадуллин

30 июня закрылась одна из главных точек притяжение московской интеллигенции — кафе «Дети райка». Заведение стало широко известно прошлой осенью, когда в него нагрянуло шоу «Ревизорро» — Елена Летучая и ее команда нашли в ресторане просроченные продукты и открытый канализационный сток. Хозяйка кафе Варвара Турова в качестве причины закрытия называет череду неудач, произошедших с «Детьми», и реконструкцию улицы, из-за которой посетителям было сложно попасть в заведение. «360» рассказывает, чем прославились «Дети райка» и его основательница.

@cafedetirayka

«Дети райка» располагались в центре столицы — на Никитском бульваре. «Мы ничего не понимаем в моде, концепциях, течениях и пенах. Мы хотим сделать место, которое будет нравиться нам самим, и, надеемся, вам. „Дети райка“ — наш любимый фильм. Фильм о театре, о райке — галерке, на которой кипит настоящая театральная жизнь, о любви, гениальности и таланте. Дети райка — это мы. Мы живем в райке — маленькой территории, словно стеной отделенной от остального города, от остальной страны», — говорится на сайте кафе.

Хозяйка кафе Варвара Турова — музыкант, актриса и публицист, известная в среде творческой интеллигенции Москвы. Ее колонки можно найти на сайтах «Таких дел», «Православного мира», «Сноба».

Варвара Турова. Скриншот: youtu. be/ii2PplHdeoI.

Последний год существования «Детей райка» был омрачен скандалами, связанными как с кафе, так и с личностью самой Туровой. К примеру, в ноябре прошлого года Турова опубликовала в своем Facebook большой текст, посвященный интеллигенции, к которой она относила себя и свое окружение. Пост широко разошелся в соцсетях, многие пользователи отнеслись к нему с иронией, хотя другие поддержали Турову.

Я всю жизнь думала, что это называется «Интеллигенция», но наверное, точнее называть это богемой. Моя мама адвокат, мой папа искусствовед, ювелир, журналист, редактор, музыкант, кто только не. У нас никогда не было денег, но наш дом всегда был полон гостей. И стоило гостю зайти на порог, я, четырехлетняя, пятилетняя, сколькоугоднолетняя, мгновенно знала — свой или не свой

Один из поворотных моментов в судьбе «Детей райка» произошел в ноябре 2016 года, когда вышел выпуск «Ревизорро» — программы, которая инспектирует рестораны на предмет чистоты. Ведущая Елена Летучая нашла в кафе просроченные продукты и таракана, а также обнаружила, что общий сток канализации проходит через кухню.

Скриншот выпуска «Ревизорро» из «Детей райка».

Сама Турова позже заявила в Facebook, что некоторые требования Летучей справедливы, а некоторые — необъективны. Ее слова приводит TJ.

Некоторые из требований ведущей программы — справедливы и обоснованны и, я думаю, мы все благодарны ей за непростую работу, которую она делает. Некоторые — абсурдны и невыполнимы. Поверьте, абсолютно любое, к примеру, парижское кафе, было бы просто сразу закрыто после ее визита. Но это не мешает ни вам, ни нам, прекрасно есть и выпивать в этих самых парижских кафе

В недавнем интервью Inc. Турова призналась, что после выхода шоу выручка «Детей райка» упала в два-три раза, на ее восстановление ушло полтора месяца. «Их интересовала не грязь, а скандал, и все, что там показано, — вранье. Можно прийти в самую чистую операционную и мутной камерой под мрачную музыку снять такой ужас, что вам там почудятся ползающие змеи», — добавила она.

Турова заявила, что журналисты телеканала «Пятница» написали заявление в Роспотребнадзор, из-за чего в кафе нагрянула внеочередная проверка, что привело к «дополнительным тратам».

Ну вы можете угадать, каким образом мы решали вопрос с проверяющими. Собственно, по-другому эти вопросы не решает никто. Так что были, скажем так, дополнительные траты

В том же интервью женщина заявила, что ресторатор Митя Борисов открывает заведения для того, чтобы зарабатывать, а Турова руководствовалась другими приоритетами. В ответ известный журналист Антон Красовский вспомнил, как несколько лет назад хотел провести день рождения в «Детях райка», но отказался от этой мысли, узнав о цене.

После того, как стало известно о закрытии «Детей райка», один из бывших сотрудников другого проекта Туровой попросил ее в комментариях на Facebook выдать зарплату, которую ему не выплатили. В ответ та назвала его «худшим работником».

В комментарии The Village женщина рассказала, что последние два года были тяжелыми для кафе. «Пожар. Потоп. Отсутствие алкогольной лицензии (не по нашей вине). Разрытый тротуар. Потом зарытый тротуар. Потом заново разрытый тротуар. Теперь здание в лесах. В некоторые дни люди физически не могли к нам попасть», — сказала она.

Турова заявила, что не собирается больше заниматься бизнесом в России.

Я люблю кормить людей, мне нравится, когда ко мне приходят гости, нравится быть хозяйкой, — это мое. Но в России, пока эта власть не сменится, не стоит даже пытаться. Говорю это, не снимая с себя ответственности за то, что мы разорились. Но все, что происходит вокруг, убивает бизнес. И малый, и средний, и любой

Как я работала музыкальным критиком

Поделиться:

Вот какая со мной случилась история.

Мне было 18, кажется, лет, и я училась в музыкальном училище и работала няней. Или пиарила какое-то кафе на ВДНХ. Или писала пресс-релизы для какой-то косметической фирмы. Я сейчас уже не помню точно последовательность этих всех великих работ.

А мой папа в тот момент стал работать на сайте POLIT.RU вместе с Кириллом Роговым, и это было круто.

Редакция находилась в крошечном, как принято говорить в таких случаях, «покосившемся» (но он, справедливости ради, и правда был совсем не жилец) особнячке за Консерваторией.

И папа мне вдруг говорит: «А теперь пиши нам про классическую музыку». Я говорю: «Ты чего, я же не умею!» Он говорит: «Вот и научишься».

Так я стала великим и ужасным музыкальным критиком Варварой Туровой, на которую обиделся и, как гласит легенда, чуть не подрался с Андреем Васильевым Башмет, которую грозился чуть ли не задушить собственными руками режиссер Дмитрий Бертман, которую подозревал в получении денег от госдепа/Башмета/масонской ложи/иных темных сил Спиваков и которой даже один раз на пресс-конференции покойный теперь уже пианист Николай Петров запретил размножаться — «а то нарожаете таких же моральных уродов, как вы сами».

Работать музыкальным критиком в нашей стране очень сложно. У нас отсутствует система взаимоотношений между критиком, пиарщиками, артистами и публикой. У нас нет агентов, которым можно позвонить и задать интересующий тебя вопрос про музыканта. Интервью, даже не с самыми великими, прямо скажем, с совсем не великими, ты должен вымаливать. Журналист, даже умница — вовсе не я, а какой-нибудь ужасно образованный, прекрасный, замечательный журналист, — изначально поставлен в какую-то дико унизительную позицию. Мы тут с Богом разговариваем на сцене, а почему-то должны на твои дурацкие вопросы отвечать.

Нет-нет, что вы! Мы вовсе не против критики! Мы ее очень любим! Просто она должна быть конструктивной и аргументированной, а не вот так, как у этой ужасной Туровой!

Жаль, я не считала, сколько раз я слышала что-то подобное за несколько лет работы критиком.

И знаете, что самое смешное?

Я совершенно искренне была помешана на способе как-то аргументировать свое мнение. Это сводило меня с ума. Как объяснить, почему этот пианист играет гениально, а вот этот — чудовищно? Каким образом можно сформулировать ощущение, что ты не сидишь в кресле Большого зала Консерватории, а летишь в кромешной темноте ночного неба, слушая, как играет, например, пианист Майзенберг? Как такое аргументировать? Как можно найти слова для того, чтобы описать, в чем разница между Гидоном Кремером и Владимиром Спиваковым? Я имею в виду такие слова, которые можно было бы в газете напечатать, нематерные какие-то слова.

И вот ты сидишь, пытаешься все-таки эти слова найти, и это правда довольно тяжело. Это довольно сложная работа. И вот, например, ты эти слова находишь. Как тебе кажется. Тебе кажется — о’кей, со мной кто-то согласится, а кто-то — никогда, но по крайней мере это конструктивно и аргументированно.

А на следующий день тебе звонят от знаменитого дирижера и грозят ноги переломать, как, например, было с моей подругой и коллегой Юлей Бедеровой.

Музыканты искренне убеждены в том, что ты просто схалтурил. Тебе просто наплевать. Ты просто бревно. Им не приходит в голову, что ты тоже занимаешься музыкой всю жизнь. Что ты тоже, например, что-то слышишь, что-то чувствуешь и, черт побери, не всегда можешь это точно сформулировать даже внутри себя — что уж говорить о газетной статье.

Мы с Богом разговариваем, а ты козел. И разговор этот, с Богом, совершенно не помешает нам устроить вам, суки, проблемы. Не помешает нам угрожать вам. Не помешает нам выгнать с работы вашу маму, надавив на директора музшколы, в которой она всю жизнь преподает. Не помешает нам со сцены сказать что-то вроде: «Пока этот козел в зале, я играть не буду».

А Бог — ну что Бог, Бог подождет, пока ты встанешь, выйдешь на глазах изумленной публики из зала и пойдешь домой.

Я работала, работала и с каждым днем понимала яснее и яснее, что не надо мне работать на этой работе. Что она меня разрушает. Что я не понимаю пафоса, с которым некоторые из моих коллег, сидя в театре, говорят друг другу: «Нет, ну это вообще не уровень, почему я должен это смотреть?» Что я вижу очевидную (простите) разницу между теми, кто на сцене, и теми, кто в зале, несмотря ни на мудизм (иногда) первых, ни на талант (порой) вторых. Что даже самый талантливый критик, типа той же самой Юли, статьями которой я восхищаюсь до сих пор, все равно пишет про кого-то другого. А мне этого мало. Вот лично мне — мало.

А потом случился в Большом театре спектакль «Евгений Онегин», я на него сходила, на другой день уволилась, пошла учиться петь и больше никогда музыкальным критиком не была. И пока что ни разу не пожалела об этом.

Надо сказать, что сейчас я гораздо лучше понимаю те эмоции, которые испытывали мои так называемые ньюсмейкеры. Я понимаю, как это обидно — не когда тебя ругают, нет. Когда вообще не понимают. Какое ощущение одиночества и отчаяния наступает, когда делаешь что-то годами, а потом приходит девочка, студентка музучилища, 18 лет, работала няней, и пишет, что ты неправильно все играешь. Я читаю сейчас про себя, и мне иногда ужасно хочется позвонить критику и сказать: «Мы тебе, сука, ноги переломаем. Не за то, что ты нас ругаешь, а за то, насколько ты не понимаешь ничего». Я, правда, очень хорошо теперь понимаю эти эмоции. Но я не звоню. Не только потому, что я понимаю, какая это тяжелая работа — писать об искусстве. Просто справедливость, которая всегда была для меня ужасно важна, прямо пунктик какой-то (мама всю жизнь говорит: «Я тебя этому не учила, где ты подцепила эту пошлятину, нет никакой справедливости») — она таки есть. Просто есть.

Башмету я, кстати, написала какое-то время назад смс: «Юрий Абрамович, мне понадобилось много лет, чтобы понять, что я должна перед вами извиниться. Не потому даже, что я теперь отказываюсь от своих слов о том концерте. А просто потому, что не надо было мне работать критиком. Простите меня, если можете. Я никогда не хотела вас обидеть». Ну, как-то так.

Интервью варвары туровой о закрытии детей райка. На скриншоте Варвара Турова объясняет своему бывшему работнику из…: kassian

Я имел финансовые отношения внутри среды, представители которой себя называют «люди с хорошими лицами», «рукопожатные», «изряднопорядочные», по сути это москвичи интеллигентского происхождения, объявившие себя моральными и культурными авторитетами русского общества и сами уверовавшие в таковой свой статус и таковую свою миссию. Поэтому с высокой вероятностью предсказываю, что полного расчета со стороны Туровой не будет ни в случае «Мастерской», ни в случае «Детей райка», разве что по суду.

Если эти люди должны кому-либо деньги, то взаимоотношения проходят три этапа:

1) Я обязательно верну.

2) Ты обладаешь такими-то отрицательными качествами, и мне это чрезвычайно неприятно [сюда подставляются реальные или вымышленные качества кредитора], но даже несмотря на это я верну деньги.

3) Я все-таки не верну деньги, потому что ты обладаешь такими-то отрицательными качествами и значит не достоин столь широких жестов с моей стороны.

Каждый раз, когда я выступал в роли кредитора, ситуация последовательно проходила три указанных этапа.

В конце нулевых племянник правозащитницы Людмилы Алексеевой, Иван Симочкин, назанимал в оппозиционной тусовке суммы по 1-2 тыс. евро (Иван хороший психолог, умеющий втираться в доверие). С теми кредиторами, которые требовали вернуть деньги (требовали не все), обязательно находились идеологические разногласия, постепенно делающие возврат долга решительно невозможным. Аналогично поступил некий партнер Алексея Кабанова, т.е. человек из той же компании московских рестораторов, правозащитников и туровых, который в итоге заявил мне, что раз я, мол, поступил нехорошо с третьим лицом X (к ситуации долга это не имело отношения), то вернуть мне долг он не считает возможным.

На скриншоте Туровой мы видим этап №2. Далее ожидается этап №3, потому что когда ты сам себя провозгласил моральным ориентиром и совестью народа, то, во-первых, тебе удобно этот ориентир сдвигать и подстраивать под собственные текущие нужды. Во-вторых, естественно требовать от тех, для кого ты сияешь моральным маяком, определенного самопожертвования в твою пользу.

«Мораль выше правил», как по схожему поводу сформулировал свой жизненный принцип один политический эмигрант.

Источники:

http://360tv.ru/news/tekst/eshe-odno-slovo-ni-kopejki-ne-poluchish-chem-izvestny-kafe-deti-rajka-i-ego-hozyajka-varvara-turova-122471/
http://snob.ru/go-to-comment/451717
http://kassian.livejournal.com/481841.html